Десяток жизненных историй от знаменитого советского боксера в разгаре матчевой встречи Россия – Куба.

 

- Вы же выросли в Магадане. Каким запомнили город?

 

– Детские воспоминание – та же Москва, только меньше. Компактный город, можно весь пешком пройти. Он же как будто зажат между бухтами Нагаева и Гертнера. Ходили на рыбалку и на охоту. Отец заядлый рыбак. И они с мамой нас с сестрой постоянно водили куда-то. Особо помню поход – километрах в пятидесяти есть посёлок Ола и там долина большущая. И мы туда в пятницу вечером уходили и до воскресенья там: палатки, костёр.

Хотя я родился даже не в Магадане, а в Ягодном. Это поселок в 612 км от Магадана. Папу туда отправили после войны, он же из плена сбежал, воевал во французском сопротивлении.

 

- Что рассказывал?

 

- Он служил во флоте в Кронштадте. Потом попал в Эстонию. Восемь раз бежал из плена. Сначала, говорит, пробовали толпой бежать, потом понял что лучше одному. Их в шахте заставляли работать, а он вроде как нашел способ выбраться на поверхность и сбежал. Во Франции воевал в сопротивлении. Ему уже там говорили, что, если вернётся в Питер, его отправят куда-нибудь далеко от центра... Он не смог не вернуться. Отправили. Тут в Ягодном он с мамой познакомился.

Мама из Эстонии у меня была. Вообще родителей реабилитировали в 1954-м, так что мы даже с семьей поездили по Союзу. Помню, плавать я учился в Черном море, а поплыл уже в Таллине, когда меня в секцию записали специальную.

 

‑ Отец?

 

‑ Да, он такой был – и зарядку каждое утро делал, и с гантелями занимался. Он сам боксер, поэтому и меня начал быстро в стойку ставить, удары какие-то показывать.

Я же много секций пробовал: лёгкая атлетика, борьба, фехтование. Папа сказал: «Хватит уже, пойдёшь на бокс». Ну я пришёл, получил на первых тренировках, думаю, да зачем оно мне нужно. И стал прогуливать. Потом как-то папа у тренера спросил: «Как там мой?» Тренера говорит: «Он особенно и не ходит».

Прихожу домой: на тренировки не ходил до этого неделю. Папа: «Ну как, нравится на боксе? Как тренировка прошла?» Начал рассказывать, а он так смотрит-смотрит: «Ну ты фантазер! Буду с тобой ходить».

 

Две недели ходил со мной на тренировки, а потом я втянулся: «Батя, буду сам ходить»

 

- Сильно досталось на первой тренировке или уличная школа помогала?

‑ Да чему улица может научить!? Меня поставили с парнем посильнее, надели перчатки: «Давай, дави». Я получил. Сам, когда тренирую, стараюсь наоборот увлечь, чтобы пацан не ушёл потом. А мне видно решили сразу показать, что такое бокс.

 

‑ Первые перчатки папины?

 

‑ Конечно. Тогда же проблемой было купить перчатки. А папа у меня в итоге и пятьдесят лет отмечал на ринге. Выставочный бой провел с тяжеловесом. Представляете – 20 лет не надевал перчаток, а потом решил боксировать. Там и я боксировал, и друзья мои. Я еще и секундировал папе в том поединке. Конечно, это уже не настоящий бой был, но все же попробуйте сами в 50 лет перчатки надеть.

 

‑ Когда поняли, что у вас получится в боксе?

 

‑ Город выиграл лет в 14, потом область и дальше пошло. По юношам боксировал в 74 кг. А уже через полгода начал в тяжах, чтобы вес не гонять. У меня тренер был Борис Гитман, и он мне еще стиль такой прививал атакующий, чтобы я постоянно шел вперед, постоянно атаковал. Получалось.

 

- Как в то время тренировались?

 

‑ У меня было две тренировки. Утром пробежки по парку и с кувалдой работа. В парке пеньки заколачивал, по покрышке бил. Вечером уже в зале работа была: техника, спарринги.

 

‑ Сколько раз подтягивались?

 

‑ Со своим весом под девяносто я мог сделать 23 раза. Любил подтягиваться. У нас в Магадане был пятиэтажный дом и козырек у подъезда. Когда проходил мимо, всегда несколько подходов делал на нем.

 

– Первая победа, которую не забыть?

 

– Когда выиграл первенство Союза в 1973 году в Донецке, точнее, стал победителем по молодежи. К этой победе шел два года: в 1971-м проиграл, на следующий год стал финалистом и вот победа.

 

– А проигрывали из-за чего?

 

– Чаще всего – брови, рассечения. Брови здорово летели. А там знаете как, не столько кровь нервирует, а просто начинаешь спешить, а когда спешишь, ничего не получается.

 

 

– В сборной СССР была дедовщина?

 

– Нас было несколько человек, которые вместе со мной сначала выступали в молодежной сборной. Савченко Виктор, Золотарев Владимир, тот самый, который стал первым тренером Кличко. Мы все потом перешли во взрослую команду. Нас была целая плеяда, и мы кучковались своей компанией, а взрослые своей.

 

– Перед тем, как спрашивать про бои с Теофило Стивенсоном, может вы про что-то расскажет, что обычно не спрашивают?

 

– У меня были бои с американцами, мне в них не то чтобы везло. Просто я умел работать и выигрывал у них. Были два-три боя, которые до сих пор помню. Например, у них был такой боксер, как Джимми Кларк. Мы боксировали в казино. Первый раунд отбоксировал, а там все курят и дышать нечем. Начал задыхаться. Пришел к тренеру, говорю, дышать не могу. А он машет мне и отвечает: «А ты не дыши». Во втором вышел и нокаутировал.

Мы боксировали матчевые встречи «СССР–США» в Америке. Это происходило недалеко от Лас-Вегаса. Шоу-зал в казино, ринг стоял на сцене. Вокруг столики, за ними едят, пьют, курят.

 

– Что привезли из Америки домой?

 

– В казино нам дарили колоды карт, они пробитые были, с дырками. Считались испорченными, использованными уже. Их в казино сжигали. А нам-то! Дома раздавали всем как сувениры – друзьям, подругам. Пол-Магадана потом с такими колодами ходило.

 

– Попробовали сыграть в казино?

 

– В 1974 году мы в первый раз поехали в Америку, тогда не играл. А сыграл, наверное, году в 77-м в «однорукого бандита». Пять долларов выиграл и сказал, что больше играть не буду.

 

– Самая большая премия, которую Вы получили?

 

– За чемпионат Союза давали 500 рублей.

 

– На что их отложили?

 

– Когда переехал в Москву, у меня была квартира, машину мечтал купить, но тогда не было возможности. По профессии-то я автомеханик, поэтому к машинам очень хорошо отношусь.

Первый автомобиль появился, когда с боксом уже завязал ‑ «Жигуль», «шестерка».

 

– Когда Вы узнали, что будете боксировать с Теофило Стивенсоном, кто вам сказал об этом?

 

– Расскажу подноготную этой истории. Я вообще не думал, что поеду на Кубу и буду боксировать. Просто прошел слух, что есть возможность поехать на Кубу. И за полгода до этого отец начал меня тренировать специально под Стивенсона вроде бы без всякого повода. И мы так тренировались. Отец-то большой был, на голову выше меня. Он надевал перчатки, наносил удары, я уклонялся, нырял под него и все на большой скорости. Так мы и работали постоянно.

Когда я прилетел на Кубу, то первые два боя были с кубинцами среднего класса. Я у них выиграл в первом же раунде. А третий, финальный бой, был со Стивенсоном.

‑ Волновались?

 

– Переживал. Он – олимпийский чемпион, а я всего лишь победитель чемпионата Союза по молодежи.

 

– Сейчас боксеры часто слушают музыку перед боем. А как тогда было?

 

– Нет, музыку не слушал. Я любил читать: Джека Лондона, например.

 

– Была ли возможность нокаутировать его в первом бою?

 

– Желание было, но технически не получилось. Первый же раунд всегда разведкой считается. Я боксировал-боксировал, потом в угол пришел, а мне тренер говорит: «Хорош разведывать, теперь иди и работай». И со второго раунда я прибавил. Два раза ему должны были считать, но не считали – делали вид, что перчатку надо завязать. Я специально работал так, чтобы он не мог попасть: практически под каждый удар делал уклон и тут же атаковал. Он просто не выдержал моего темпа, напора.

 

– Думал ли, что после первого поединка придется еще раз встретиться с Теофило?

 

– Ничего особенного не думал. Надо боксировать, как боксировал, и всё. А так первенство Союза проиграл в Свердловске. И мне сказали, что будешь боксировать на минском турнире. Но я не знал, будет Стивенсон или нет. А когда приехали в Минск, сказали, что приехал Теофило. Приехал – значит будем боксировать.

 

– Предполагали, что нокаутируете его?

 

– Когда выходишь на бой, всегда думаешь о том, чтобы выиграть быстрее. Конечно, думал.

Я тогда пробил левой сбоку и правой прямой. Так и нокаутировал.

 

- Вы же общались с Теофило на Кубе?

 

– Это было в 2006 году. Сборная России тренировалась на Кубе, и мы с Теофило говорили насчет матчевых встреч Россия – Куба. Всегда говорил, что нужно боксировать с сильнейшими. Нужно было устроить подобный бой с кубинцами, тогда наше мастерство будет повышаться.

 

- 5 марта будет Россия – Куба, насколько интересно?

 

– Я с удовольствием и поддержу, и поболею, и посоветую. У кубинцев по-прежнему силовой бокс. Крепкие ребята, все растут на фоне жесткой конкуренции. Все выносливые, как быки. У них наша советская школа бокса. Там были наши советские тренеры – Андрей Червоненко успешно работал. Каждый тренер вносил что-то свое, а кубинцы все это впитывали.

 

- Сложно было завершить карьеру?

 

– Нет. После поражения Горсткову в Ростове подумал, зачем уродоваться и калечить себя, сколько можно, там опять было рассечение брови. Я завязал.

 

- С такой фамилией, как у вас, сколько раз спрашивали про возможное родство Владимиром Высоцким?

 

– Постоянно спрашивали. Высоцкий познакомился с моим отцом в Магадане, но я с ним так и не увиделся. Он приезжал к Игорю Кохановскому, своему другу, который там жил. А у меня отец был художником и актером. Он в это время оформлял декорации в Доме культуры. Кохановский там их и познакомил. Они пересеклись буквально минут на пять, совсем чуть-чуть поговорили.

 

- После бокса вы пошли работать грузчиком. Как так получилось?

 

– Может быть, я и видел себя тренером сборной. Но я учился на третьем курсе института, у меня была семья, которую нужно кормить. Вот и пошел работать в мебельный магазин на доставку. Платили там хорошо, так что мне нравилось.

 

- Было что-то, что боксер-тяжеловес не мог поднять?

 

– Мебель разборная, вся в отдельных ящиках. Но таскать иногда приходилось на 10-й или 12-й этаж.

 

- Потом вы работали в баре. Приходилось драться?

 

– На Каховке, приходилось. Выпившие люди начинают что-то говорить про меня или работников. Выводишь их, а они бросаются в драку. Приходилось давать отпор. Бывало, нокаутировал людей.

 

‑ Расскажите?

 

– Да ну, зачем...

 

- Одно из интервью с вами начинается с заголовка про 22 ножевых ранения, которые оказались слухом.

 

– В баре один из посетителей сильно хлопнул дверью, а я подставил руку. Стекло на двери разбилось и руку распороло. Наложили 22 шва. Потом уже придумали историю про нож.

Придумывали много чего, звонили друзья и спрашивали: «У тебя все нормально? Слышали, тебя посадили» – «Нет, – говорю. – Не сажали». Возможно, есть люди, которым хотелось, чтобы я сел.

 

- Когда закончили с боксом, не возникало желание вернуться на ринг?

 

– Соблазн вернуться есть даже сейчас, когда разговариваю с парнями, которые боксируют.

 

 

- С такими порывами, когда вы в последний раз стояли в спарринге?

 

– Лет 20 назад. В баре у меня был друг Саша: «Давай постоим... Давай попробуем». Одевали перчатки и боксировали. Я-то подготовленный, а Саша – нет. Просто пока боксировать не начинали, он этого не мог почувствовать.

 

- Был случай, что бокс пригодился в жизни?

 

– Конечно, было, но что об этом говорить? Я и сейчас могу заступиться, если, например, матом ругаются на женщину, мимо точно не смогу пройти.